Мои гости

≈ Главная Об авторе и трудах Книги Статьи и доклады ≈

≈ Воспоминания Экспедиции Документы Письма ≈

≈ Фотогалерея Аудио Видео Мои гости ≈

Галина Алексеева

Детство. Сайылык Күдээрики.¹

Я родилась в Ытык-кёле 16 октября 1944 года, была пятым ребёнком, до меня умерли четверо — два мальчика и две девочки. Как только я чем-то болела, все боялись, что я тоже умру, но я выжила. И после меня ещё родились два мальчика — младше меня на четыре года Гриша, и на семь лет — Толя. Начиная с 1945 года и до окончания Московской консерватории в 1969-м я каждое лето с начала июня и до конца августа проводила в сайылыке-летнике Ивановых, находящемся от районного центра Ытык-кёль в 20-ти километрах.

Наша юрта-землянка была построена в 1824 году (этот год вырезан на самой верхней балке юрты и на коновязи около амбара) их родственником — дедом по отцовской линии Иваном Ивановичем Ивановым. После его смерти, в ней жила семья его сына Феодула (Чыычаах оҕонньор), родственника отца моей мамы и её двух сестёр, которого они называли абаҕа, что в переводе с якутского означает старший брат отца. Могила Чыычаах оҕонньора находится прямо посередине алааса, около озера Туус күөл (Солёное озеро). Раньше она была на бугорке и была отгорожена изгородью с толстыми бревнами. Изгородь постепенно сгнила и сейчас могила почти сравнялась с землей и по ней ходят сылгы-кони и пасётся рогатый скот.

В августе 2007 года я ездила в родной алаас с сыном и мужем. Живёт там теперь каждое лето пятое поколение Ивановых — семья сына Марии Платоновны Виталия с супругой Марфушей, с тремя дочерьми, четырьмя внуками и внучками и зятем Айаалом. Айаал — муж средней их дочери Маши. Галя приезжает со своей старшей дочерью Эвитой, средней Машенькой, а та со своей дочерью Машей, с сыновьями Витей, Айсеном и младшей Любашей, в этом году заканчивающей факультет журналистики ЯГУ.

Юрта стоит уже 182 года и до сих пор ещё крепенькая. Я спросила брата Виталия, разбирающегося в постройке жилищ: "В чём секрет такой стойкости нашей юрты?". Он ответил, что секрет кроется в технологии заготовки строительного материала. Каждое бревнышко по 3-4 года пропитывали специальным раствором. Главное — в таких юртах надо постоянно жить, чтобы ни табуны лошадей, ни крупный рогатый скот не разрушили. И ещё очень важно каждое лето юрту хорошо облепить со всех сторон смесью, имеющей особый состав — үчүгэйдик сыбыыгын.

Когда заходишь во внутрь юрты в жаркий день, как приятна та прохлада, которая идёт от земляного пола! А в холодную, дождливую погоду тепло идёт от якутской печи-камелька, стоящего на крепкой основе — холумтан-шесток или модьоҕо-уступ, который играет незаменимую роль в домашнем хозяйстве якутов. На выступе-шестке шириной где-то около двух метров обязательно стоят несколько таҕанов — круглых железных подставок на высоких ножках, под которыми можно собирать ещё не потухшие красные угольки от вертикально стоящих горящих в камельке дров и на которых можно кипятить воду, готовить суп, жарить мясо, оладьи и т.д. Около модьоҕо с левой стороны всегда находились две баахыла тимирдэрэ — формы для испечения якутских вафель. Эти формы были очень тяжёлыми железками, и я помню, как мы с Машей, дочерью старшей сестры моей мамы — старшей Анны, которая родила её на 20 дней раньше дня моего рождения, — обжигали себе руки-ноги, готовя баахыла на 15-20 человек.

В самом левом углу юрты всегда лежали веник, которым подметали земляной пол, сухие дрова, заготавливаемые нашими братьями, и береста для разжигания огня в камельке. Но практически камелёк тлел круглые сутки и только в жаркую погоду его не топили, а больше пользовались русской печкой, стоящей на улице под навесом. В этой печке Эдьиий² выпекала хлеб.

Перед камельком всегда стояла бабушкина табуретка, сидя на которой она грела спину. С правой стороны холумтан, рядом с дверью, ведущей в помещение на левой стороне юрты, стояли два самовара: один огромный медный, который привёз с Аяно-Охотского тракта Роман Захаров — первый муж Анны старшей, Машиной мамы, а второй небольшой, серебристого цвета.

Около бабушкиной кровати стоит старинный небольшой столик с фигурными ножками, на котором мы стряпали круглые пшеничные лепёшки таких размеров, чтобы они поместились в лэпиэски тимиригэр — в железные формы для лепёшек. Эти формы всегда висели на стене с правой стороны камелька на деревянных көхө-гвоздях, рядом с огромными листами, которые находились над камельком на навесах и на которых бабушка сушила зерна пшеницы и различные лечебные травы. А напротив стола, на стене левой половины юрты висит полка для посуды.

В левом помещении юрты — хаңас хосхо — на полках кулями хранились продукты: пшеница в зернах, мука, вермишель, крупы, сахар, а на земляном полу — масло, сметана, варенья, творог, тушенка и различные консервы для заправки супа: борщи, солянки, щи. Стоял небольшой сепаратор, на котором бабушка, Анна старшая и Эдьиий получали сметану. И ещё в этой комнате стояли бабушкин старинный шкаф и талкы — мялка для кожи, на которой старшая Анна до 1990-х годов (до самой своей смерти) обрабатывала коровью кожу до мягкости замши и шила детям и себе якутские торбаза (другую обувь она не признавала). Там же лежали бурдук тардар таас — два белых камня — жернова для молки пшеничных зерен. Из смолотой на них муки пекли вкусные якутские лепешки, баахыла, оладьи, делали көбүөрдээх лэпиэски — лепешки с чохооном³ и саламаат⁴ . Наверху на жердях ночевали куры и петух. Но самой главной достопримечательностью этой комнаты является второй камелёк, на котором бабушка готовила сама. Камелёк нашей юрты представлял собой икки сырайдаах оhох — печку с двумя "лицами", но с одним дымоходом. Одна сторона камелька находится на правой стороне юрты, другая — на левой. Мой брат Гриша как-то рассказал об этом Дмитрию Кононовичу Сивцеву — Суорун-Омоллоону, который пожелал увидеть эту печь. Эдьиий перепугалась и срочно залепила "лицо" печи левой половины юрты.

Правая сторона юрты — трапезная. Вдоль стен юрты со всех сторон расположены настилы из длинных широких и толстых досок, которые служили и скамьями, и кроватями, и которые покрывались медвежьими шкурами и сөрүө — длинной дорожкой, сплетённой в полоску из чёрного и белого конского волоса. На восточной стене висит полочка, на которой когда-то стояли иконы. Возле настилов — два стола. В их ящиках лежали свои, индивидуальные для каждого взрослого человека серебряные суповые ложки с инициалами. Ложки отлил Кипиэн — кузнец, живущий в алаасе Чоччох, находящемся за двумя лесами к северо-западу, за самым высоким холмом алааса, куда к вечеру садится солнце. Алаас Чоччох удивителен тем, что там подряд друг за дружкой расположились девять озёр. Наши братья там охотились и приносили много уток, куропаток. Их непременным помощником был Туорах — Шишка, Зёрнышко — огромный чёрный пёс, который доставал нашим братьям добычу прямо из середины озера, из камышей, из леса. Часто он приносил зайцев и клал к ногам Эдьиий. Это была очень умная собака, которую мы очень любили. Однажды в Петров день наша бабушка наготовила оладей и дала каждому из нас положенную порцию. Я наелась, а Туорах на меня так смотрел умоляюще, что я все остатки отдала ему. За столом все промолчали и свои тарелки с остатками спрятали на полках. Через некоторое время мы проголодались, все достали свои оладьи, ели и с ухмылкой смотрели на меня. А я просто молча просидела за столом и подумала про себя, что запасы надо иметь всегда при себе.

Внешний вид юрты ничем особым не привлекает. Облепленное глиной строение в форме трапеции с наклонными вовнутрь стенами с девятью маленькими окошками очень походит на черкёхскую юрту П.А. Ойунского. С южной и восточной сторон имеет по три маленьких окошка, с северной — одно, с западной два, между которыми расположена дощатая дверь. Наклонные стены юрты скреплены заваленками, по которым нам никогда не разрешали ходить, так же как и залезать наверх юрты, сплошь покрытой густой и длинной эрбэhин — сорной травой.

К северу от юрты стоит вросший в землю амбар, который закрывается без современных замков и ключей, а по старинке — с помощью hакыыкка. У входа в амбар с левой стороны Эдьиий вешала хотуурдар — косы различных размеров, начиная с детских и до кос взрослых, а также грабли для сена. Дело в том, что с 8-ми лет мальчики начинали учиться косить и стрелять уток, а девочки справлялись в основном с домашней работой и учились собирать сено для бугулов-копен, которые делали старшие. И поэтому над амбаром висело много детских кос и граблей. В десятом часу все с косами и граблями на плечах шли на сенокос. Впереди всех шла Эдьиий, а за ней гуськом — её дети. Косила наша Эдьиий чаще в огромной долине үрэх-речки Ньимиидэ, впадающей в Татту. Ширина этой долины в некоторых местах достигала пяти-шести километров. Особенно горячая пора для тех, кто собирал сено, начиналась перед дождём или грозой. Все, кто косил сено, шли нам помогать. Сенокосчики косили и в дождливые дни, а мы сидели дома, дожидаясь солнечных дней.

Внутри амбара пол земляной, с западной стороны расположен очень глубокий и просторный булуус. Там хранили запасы мясных продуктов на лето бабушка, Анна старшая и Эдьиий, которые, чтобы нас досыта накормить, начинали запасаться ими с осени. Анна старшая никогда не пропускала осенний забой скота и приходила с ис-потрохами, хааном — кровяной колбасой, и другими субпродуктами, а то и с головой скотины. Над булуусом стоят полки, на которых хранились ружья наших охотников и библиотека с очень интересной художественной литературой, собранной и выписываемой моим двоюродным братом Виталием. Под полкой стоит огромный сундук, в котором лежали вещи, необходимые для охоты. С северной и восточной стороны — широкие дощатые настилы, на которых мы очень любили поспать. Сон в амбаре особо крепкий. В восемь часов утра Эдьиий по нескольку раз заходила и будила нас. А мы никак не хотели оторваться от сна. Наконец, большим усилием воли заставляли себя встать. На завтрак Эдьиий каждое утро взбивала нам күөрчэх — сливки с какими-либо ягодами (красной смородиной, земляникой, чёрной смородиной). После вкусного и плотного завтрака все шли на сенокос. Дома оставалась одна женщина, которая смотрела за маленькими детьми и должна была приготовить ужин к нашему приходу.

Напротив юрты стоит постройка-хоспох с дощатым полом, которую мой папа построил во время приезда в отпуск. Там спали остальные наши родственники, приехавшие кто в отпуск, кто на каникулы. Кого куда уложить, как распределить спальные принадлежности, было головоломкой для нашей Эдьиий. К северу от папиного хоспоха стоит под навесом русская печь. Второй хоспох стоит в продолжение амбара, там я обычно занималась на скрипке. Перед сном мы с Машей приносили түптэ-дымокур из титиик-хотона и разгоняли из всех помещений комаров, чтобы они не мешали спать ночью.

Наша бабушка Анна Матвеевна — Ааныка эмээхсин, ослепшая к старости от глаукомы, славилась тем, что когда к ней не зайдёшь — всегда был горячий чай. Лёжа на больших пышных подушках, упирающихся в деревянную невысокую полутораметровую перегородку, условно разделяющую правую сторону юрты на две части, она строго следила за самоварами, за которые отвечали мы — Мааса-Маша с Галей. Уже в восьмилетнем возрасте мы с ней шли с четырьмя ведрами (үөһээ солооhунҥа) в лес за холмом, к северу от алааса, где находилось озеро с питьевой водой. Высматривая вдоль тропинки землянику, ягоды в кустах чёрной и красной смородины и шиповника, любуясь окружающей природой, вешая салама⁵ на любимые невысокие, высотой с нас, титирик-лиственницы с пожеланием вырасти им огромными деревьями, мы наконец-то подходили к тихому, глубокому озеру, наполняли ведра и, очень часто отдыхая, возвращались домой. Обратный путь был быстрым, так как мы уже ни на что не отвлекались и — самое главное — шли по спуску с холма. Иногда мы спотыкались или падали, опрокидывая нашу бесценную воду, и опять с досадой возвращались к озеру.

Но зато у начала спуска с холма перед нами открывалась прекраснейшая панорама алааса Күдээрики. Форма у алааса круглая, как блюдечко. Этот круг со светло-зелёным тоном растущей травы, на которой пасётся колхозный и частный скот, чётко очерчивается густыми тёмными лесами, плотно окружающими его со всех сторон — и на холмах и на ровном месте.

Косогорье, на котором мы стояли с Машей, занимает северо-запад алааса, незаметно набирая высоту с запада и резко обрывается к северу бугристыми холмами и крутым спуском по узкой тропиночке, которая начинается от того лесного озера с нашей питьевой водой. На севере, под холмами, стояли два титиика — хотона для дойки коров. Один из них принадлежал Алексею Уварову — отцу известного в Якутии краеведа Иннокентия Алексеевича Уварова, а другой — нашей бабушке. Недалеко от хотонов, на небольшом участке земли, Эдьиий растила картошку.

Вся северная часть алааса — бугристые ровные холмы, на которых стоят старинные могилы в виде небольших амбарчиков; там же и современные, в которых похоронены жители алааса.

Конец спуска с высокого косогорья является началом спуска со второго холма, который постепенно переходит в ровную поверхность алааса к западу. А к востоку — спуск с небольшим пригорком, на котором располагался колхозный подвал, где хранили молоко. На втором косогорье стоят ещё две юрты — Чыыппаннар балаҕаннара — юрта Майи и Микиттэ Чыыппан — очень мягких, добрых, никогда не бывающих в раздражении людей. У Микиттэ от первой жены была красавица дочь Елена с длинными до колен косами. Кроме неё Майа с Микиттой воспитывали ещё пятерых сирот — детей погибшего на войне Гаврила, родного старшего брата Микиттэ. В первый раз в жизни, в возрасте 9-10 лет, я из Ытык-кёля в сайылык приехала верхом на коне с Микиттэ, сидя то сзади его, то спереди, и страшно боялась и высоты, на которой сидела, и самой лошади.

Вторая юрта — ортоку дьиэ (дом, стоящий по середине) принадлежит Алексею Уварову. Когда он умер, то в ней жили в разное время доярки колхоза, бригадир фермы — очень сердитый, нервный, гроза детворы Охонооhой Башарин, по прозвищу Отуорун, с дочерью Мотей, или Роман Арылахов, светлый мужчина явно с русской кровью, со спокойным характером, с женой Ылдьаной-Ульяной и маленькими дочерьми Марьяной и Августой, со взрослым сыном Ромой, имеющим свою семью: краснощекую, пышущую здоровьем Боккуойу-Прасковью, которая рожала ему детей каждый год.

В одно время в этой же юрте жил шаман Бүөтүр-Пётр Мөөкүр с женой дояркой Ылдьааной. Жили они тихо, дружно, он никогда не шаманил, ударов его бубна мы ни разу не слышали. Шаман был неразговорчивым, молчаливым, иногда мы слышали звуки его кырыымпы с двумя жильными струнами на длинном грифе, на которой он играл почти прямоугольным смычком из конского волоса. К детям он относился ласково. Увидев меня, всегда улыбался. А когда я занималась на скрипке, выходил на улицу и слушал. Наши дóма никогда его не звали Мөөкүр, а только именем Бүөтүр-Пётр и никогда не упоминали слово ойуун-шаман. Жена его Ылдьаана по своему характеру была как ребёнок, играла с нами и страшно любила нас с Машей смешить.

Далее, по спуску второго холма к западу мы оказывались в усадьбе ньуучча дьиэтэ — дом русской постройки или ещё его называют арҕаа дьиэ — дом в западной стороне алааса. Этот дом выстроил Машин отец и во времена организации колхоза "Социализм" (Ворошиловский участок II Игидейского наслега Таттинского улуса) он его подарил ферме. Долгое время в этом доме обрабатывалась колхозная молочная продукция. Стоял огромный красный сепаратор, который учётчица Хара Маайа — Майя Арылахова целыми днями крутила, отделяя күөх үүт (зелёное молоко, пахту) от сметаны; затем она превращала эту сметану в масло и ездила его сдавать в посёлок Ворошилов. В этом же доме жила семья Харайдановых, Киргиэлэя и Марыыны. Марыыну все звали мужским именем Миитээ, по-видимому, за её энергию, силу и за то, что делала работы, посильные только мужчинам. Она тоже была с русской кровью. А муж Григорий был ей полной противоположностью: маленький ростом, худой, с чёрными усиками, тихий и молчаливый. У них было 5 детей — четверо сыновей и дочь. Два старших сына унаследовали материнскую силу и ловкость. Старший Виктор часто участвовал в республиканских соревнованиях по вольной борьбе. Второй сын Григорий был сильным бегуном. В 60-е годы Миитээ приезжала в Якутск и попросила меня показать её врачам. У неё оказался рак матки.

За арҕаа дьиэ была пашня нашей бабушки — эбэбит солооhуна, где на маленьких холмиках появлялась первая земляника. За ней был густущий лес с огромными лиственницами, между которыми встречались воздушные захоронения — араҥас.

На третьем холмике стоит наша усадьба — к югу со спуском к озеру Батыкыай, в котором раньше росли огромные камыши с унньуулой. Эту унньуулу наша бабушка Ааныка заставляла собирать и сушить. И когда у кого-нибудь из детей болел живот, лечила ею. Сейчас в озере завелась ондатра, которая уничтожила унньуулу. Особенность озера Батыкыай в том, что оно, одно из всех озер алааса, никогда не высыхает и этим спасает скот от жажды и жителей сайылыка от нехватки воды для хозяйственных нужд. За озером, на опушке леса, которую называют Батыкыай куулата, растёт хаптаҕас — красная смородина, ягоды которой висят как гроздья винограда от восточного конца озера до окончания леса перед арҕаа дьиэ — домом русской постройки. Чуть глубже в лес таким же, вторым рядом растёт моонньоҕон — крупная чёрная смородина. А в самом лесу, в сторону юга, на склоне поднимающейся возвышенности густо растёт брусника.

Спуск нашего холма продолжается к востоку алааса до могилы Чыычаах оҕонньора, а дальше до упора в лес Күөгүйэ идёт ровное поле, на котором в моём детстве были три круглых как колечко маленьких озера — Тиэрбэс күөллэрэ, где мы купались в жаркую погоду после работ на сенокосе. От Тиэрбэс күөллэрэ к югу растянулось овальной формы озеро Балаҕаннаах, когда-то богатое рыбой. Сейчас озеро высохло, и на его месте косят много сена. Над озером справа высоко на холмах стояла балаҕан-юрта, в которой, когда-то жил кузнец (так предполагает И.А. Уваров, который на месте этой юрты нашёл две очень ценные вещи ювелирно-тонкой работы).

Но Балаҕаннаах с нашего, самого высокого холма алааса Күдээрики не виден — из-за леса в южной стороне сайылыка. И с этой местности начинаются совершенно другие просторы, алаасы. К востоку — путь в посёлок Ворошилов, в центр нашей колхозной фермы, и в село Ытык-кёль. К юго-западу располагаются алаасы Сыырдаах — сайылык Захаровых, родственников первого мужа старшей Анны (там растут тэтиҥнэр — осины, трепещущие листья которых видны издалека) и Хабардьа — кыстык-зимник нашей фермы.

Налюбовавшись красотой нашего алааса, мы приходим домой. Бабушка нас не ругает за наше долгое отсутствие, а только спрашивает: много ли ягод мы видели, к осени будет ли хороший урожай? А потом вдруг говорит: "Күммүт ханна тиийбитий?" — "Где находится солнце?" Я ей отвечаю: "Холумтаны кыратык ааспыт" — "Падает на холумтан, немного его прихватив". Она сразу определяет: "Маша, Галя, время уже половина четвёртого, пора топить печку и готовить ужин". И начинается у нас с Машей следующий этап домашней работы. В огромном котелке варим суп из мяса, которое Эдьиий ещё в 8 утра вынесла из булууса-амбара, накрываем на два стола, кипятим два самовара и ждём, пока остынет русская печка, чтобы в длинном и глубоком железном листе испечь хлеб из теста, которое Эдьиий замесила утром до ухода на сенокос. Когда мы стали чуть постарше, мы сами научились самостоятельно не только месить тесто, но и справляться с домашней работой в одиночку, так как одна из нас уходила со всеми на сенокос.

Совершенно другого характера был сбор чучуунаах-полевого лука и щавеля, которые мы собирали в наволочки для подушек, а потом заготавливали в огромных баках. 12 июля — в Петров день мы за праздничным столом обязательно ели с оладьями созревшую землянику. И с этого времени до начала августа каждый день ходили собирать ягоды очень далеко от своего алааса. Зимой все эти заготовки Эдьиий посылала нам в виде варений вместе с другими деликатесами якутской кухни, которые в те времена в Якутске не продавались.

Такой традиционный образ жизни, жизнь на природе вели все дети, родители которых после окончания учебного года отправляли их на сайылык и забирали только к концу августа. В основном это были дети тех, кто сам вырос в Күдээрики. Среди моих многочисленных племянников и племянниц школу сайылыка прошли и мои дети: сын Станислав и Анечка — дочка моего родного брата Гриши, которую мы с мужем воспитывали с пятилетнего возраста. Кроме таких же детей, приезжавших из разных концов Якутии (Чокурдаха, Нюрбы, Батагая, Верхоянска, Олёкминска, Кобяя, Якутска) в сайылыке росли дети-сироты, у которых рано умерли родители, или дети из неблагополучных семей. Будущую судьбу всех этих детей определила наша Эдьиий.

Я очень благодарна Эдьиий, которая мне и моим младшим братьям фактически заменила нашу маму, умершую после мучительно тяжёлой болезни, когда я только поступила в Московскую консерваторию, а мои братья учились в школе. Я благодарна моим родителям, которые каждое лето отправляли нас на сайылык, где мы получили хорошее трудовое воспитание и научились отличать сельскую жизнь от городской. Это нам помогло во всем: в выборе профессии, в создании семьи, в воспитании детей, выработало жизненную целеустремленность и привычку начатое дело доводить до ума с хорошим качеством. И самое главное — сохранить чистоту души.

Примечания

¹ Глава из книги "Воспоминания".

² Так якуты называют старших годами родственниц по отцу или по матери.

³ Масло, разведённое кипячёной водой или варёным молоком.

⁴ Густая каша из ячменной (реже ржаной или пшеничной) муки, варёная на одном масле.