труды - works


≈     Главная      Об авторе и трудах      Книги     Статьи и доклады     ≈

≈     Воспоминания     Экспедиции      Документы      Письма    ≈

                                    ≈     Фотогалерея      Аудио      Видео       Мои гости     ≈

≈     Творческие связи     ≈



Cоветская музыка, 1986, № 5, с. 74-77.


ФОЛЬКЛОР В ГОРОДЕ

Диалог с воображаемым собеседником


ОТ РЕДАКЦИИ.   В новогоднюю ночь в Москве, в районе Старого и Нового Арбата по инициативе еженедельника "Московские новости" и журнала "Собеседник" и при содействие Союза композиторов СССР был проведён широкомасштабный эксперимент "Фольклор в городе".  В распоряжение многочисленных фольклорных групп Москвы и области, ансаблей народных музыкантов из Смоленской, Белгородской и Ростовской областей были отданы улицы и переулки.  Праздник проводился совместно с телевидением, наиболее интересные моменты фиксировались и показывались на огромном красочном экране "Элин", установленном на проспекте Калинина.  Предлагаемая статья — отклик-размышление фольклориста по поводу состоявшегося праздника.


—  Кругом немало интересных собеседников.  Почему же я предпочитаю сам задать себе несколько вопросов и сам же на них ответить?

—  Может быть, потому, что только в этом случае я гарантирован от вопросов, на которые у меня нет ответа.

—  Это шутка?

—  Разумеется.

—  Ну, что ж, начнём с того, почему тó, что здесь происходит, названо экспериментом?

—  Потому, что так воспринимают происходящее несколько фольклористов, входящих в инициативную группу данного Праздника.  Этого мало?

—  Во всяком случае, недостаточно.

—  Тогда несколько более серьёзных аргументов.  В столь большом городе, как Москва, в его заповедной части — на вновь отстроенном Старом Арбате — и одновременно на одной из современных его магистралей — проспекте Калинина — такой праздник проводится впервые.  Впервые на улицы Москвы выходит петь и водить хороводы такое количество молодёжных фольклорных ансамблей.  Это само по себе создаёт во многом непривычную ситуацию.  Во что это может вылиться, родится ли в результате новая традиция, не до конца ясно.

Мы сравнительно неплохо знаем, что такое фольклорные способы общения.  Как-то представляем себе и принципиальные возможности новых аудиовизуальных средств — замкнутого телевизионного контура с включением огромного красочного экрана и системы телемостов.  Но впервые эти две сферы вводятся в непосредственное взаимодействие.  Хотя телевидение и фольклор соприкасаются достаточно давно, обычная практика лишена того, что называют обратной связью.  Находясь перед телекамерой, музыкант только в воображении представляет себе своих реальных слушателей.  Их реакция если и доходит до него, то значительно позже — в виде телефонных звонков, писем или откликов прессы.  На этот раз замкнутый телевизионный контур с системой больших экранов позволяет ощутить эту реакцию непоредственно.  Общение со слушателем вновь становится двусторонним.  А для фольклора это принципиально важно.

—  Почему?

—  Потому что подлинный фольклор — это искусство замкнутой среды.  Вне этой среды многое в нём непонятно, а многое и невозможно.  Вопреки расхожему мнению об общедоступности и общепонятности...

—  О фольклоре сейчас часто и по-разному говорят.  Но мало кто берёт на себя смелость дать ему приемлемое для всех определение.  А между тем, с этого следовало бы, наверное, начать?

—  Но тогда разговор грозит перейти в очередной спор.  Тем не менее, я рискну предложить рабочее, действующее лишь в пределах нашего разговора, определение. Фольклор —  это то, что в качестве искусства живёт лишь в исторически сложившихся, типовых жизненных ситуациях. И с этой точки зрения, пение народных песен на улицах большого города и в группах городской молодёжи — явление вторичное, связанное скорее с фольклоризмом, как принято теперь говорить, чем с собственно фольклором.

—  Что же существенно нового появляется, с точки зрения фольклориста, с внедрением в каналы массовой телекоммуникации обратной связи?

—  Чтобы ответить, надо, наверное, чётче представить себе законы, по которым живёт народное искусство.  Для себя я сформулировал эти законы в виде пяти принципов.  Первый — принцип замкнутой среды.  О нём я уже говорил.  Второй, из него вытекающий, —принцип ограниченного воздействия.Фольклор не поддаётся прямому регулированию, он допускает лишь очень осторожную коррекцию ситуации, в которой реализуется.  Иначе народная песня попросту смолкает.  В ней очень сильно то начало, которое можно назвать "внутренней цензурой".  То есть механизмы саморегулирования, направленные прежде всего на поддержание устойчивых традиций.

Третий принцип —множественность проявлений— изначальная вариантность народного искусства.  Четвёртый — возможность длительнойскрытой жизни,когда фольклорная традиция как бы затухает, уходит в "подпочвенные воды", в подсознание.  Эти периоды латентного существования могут быть достаточно продолжительными, превышающими смену одного поколения.  Каким образом затем происходит оживление традиции, новый выход её на поверхность, — вопрос сложный и требующий специального разговора.  Скажу лишь — здесь существенную роль играет то, что можно было бы назвать "резонанс-фактором". То есть возрождение возможно под действием не только аналогий, но и контрастных факторов.  Иначе говоря, своё можно возродить, отталкиваясь от близкого чужого или от чужого, но в каком-то смысле противоположного...

И последний принцип:  это естественная специализация или, другими словами, профессионализация фольклорного умения, фольклорных навыков.  Мастерство постепенно и неуклонно совершенствуется, рождая то, что обычно называют профессионализмом устной традиции, искусством народных мастеров, пением умельцев.

—  На них-то телевидение прежде всего и ориентируется в своей деятельности?

—  Да, это правильно.  Но не следует забывать и о почвенном, плодоносящем слое, который при этом подвергается усиленному "телеоблучению".

—  Следовательно, вопрос теперь может быть поставлен так:  каким должен быть телевизионный прокат, учитывающий законы фольклорной стихии?

—  Верно.  Очевидно, что сейчас телевидение размыкает фольклорную среду, делает её "проточной".  Это его действие должно быть каким-то образом компенсировано.  Можно было бы больше щадить местную культурную среду, не травмировать фольклорное сознание.  Пока что ТВ преображает, трансформирует, иной раз до неузнаваемости, его традиционные проявления.  При первом столкновении устной народной культуры с телевещанием обычно наступает своего рода шок...

—  Народная песня на какое-то время попросту смолкает?

—  Да.  И мне приходилось это наблюдать.  Скажем, в Сванетии в 1977 году, когда там впервые, прерывая традиционное застолье, замерцали голубые экраны.

Но это была лишь первая реакция.  Фольклорное сознание ищет и вскоре находит новые способы, новый модус существования рядом с глобальной информационной системой, как ранее оно нашло такой модус в сосуществовании с кинопрокатом.  Фольклор оказывается способным "проращивать" и культивировать инородный музыкальный слой.  И мы уже можем наблюдать, как телеэкран становится компонентом и источником новых форм существования фольклора.

—  Но здесь мы сталкиваемся со вторым принципом — ограниченного воздействия, — и всё становится сложнее, ибо ограниченным глобальное телевизионное воздействие, очевидно, не назовешь.

—  Действительно, нарушая этот принцип, телевидение влияет на фольклор прямым способом, усиленно насаждает этику и эстетику профессионального, специализированного искусства и нередко популяризирует псевдофольклорные формы.  Именно так оно сбивает критерии восприятия.  Снять эту антифольклорную роль можно, лишь чётко дифференцируя ситуации, выделяя среди них чисто фольклорные и сознательно культивируя их.  Телевидению нужно стремиться не создавать эталонные образцы, законченные и самодостаточные художественные произведения, а воссоздать живую творческую атмосферу общения.  Народная песня должна попадать на экран в своём прямом жизненном назначении.  И, повторяю, это окажется возможным, только если телевидение будет учитывать множественно-вариантную природу народной песни, например, сталкивая различные варианты в рамках одной передачи.  Больше того, ТВ имеет возможность не просто способствовать сохранению песенных традиций, но и стать по отношению к ним оживляющим, животворным началом, — в отличие, скажем, от кино с его разовым предъявлением, в отличие от других форм механической фиксации фольклорного звучания.

—  Сейчас в это нелегко поверить.  По инерции, идущей от породившего его кино, "десятая муза" продолжает в основном опираться на эстетику опуса, на практику эталонного образца, на технику дубля — отрепетированного и многократно повторяемого выступления.

—  Но в самой природе этого средства заложены и противоположные тенденции:  наблюдение за спонтанным процессом реальности, возможность прямого незаметного вхождения в бытовую ситуацию.  Телекамера, будучи скрытой или полускрытой, игнорируемая певцами, способна внедряться в действие и одновременно не нарушать его.  Вынося информацию во внешний мир, она способна сохранять психологическую комфортность личностного, истинно фольклорного общения музыкантов.

—  А если появляется возможность наладить обратные связи, то ситуация становится и вовсе обнадеживающей.

—  Именно.  Телевидение с замкнутым контуром и двусторонним общением поистине способно творить чудеса.  Оно может восстанавливать прерванные контакты, возрождать атмосферу истинной фольклорности тогда, когда время и расстояния, казалось бы, не допускают этого.  Отсюда неотразимая привлекательность прямых телевизионных мостов, налаживаемых между родственными фольклорными группами, разнесенными временем и судьбой на огромные расстояния.

—  А как при этом обстоит дело с цикличностью фольклора?

—  Воздействие извне нередко вредит фольклорной ситуации ещё и потому, что не учитывает необходимость (а не только возможность) скрытых периодов существования отдельных жанров.  Есть песни, которые могут звучать только в определённое время.  Скажем, в новогоднюю ночь уместны рождественские колядки или подблюдные песни-гадания.  Пока что, вслед за современной массовой культурой, ТВ а основном "смывает" всяческую сезонность художественных проявлений народа.

Изначальная цикличность народной культуры как бы стирается в нашем неограниченно транслируемом искусстве.  Однако сама жизнь, чтобы сохранить себя, вырабатывает новую цикличность, которая оказывается во многом прежней, на время забытой сменой сезонов и времен года.  Ведь она в нас заложена самой природой...

—  И возрождение традиционных новогодних празднеств в Москве — отрадный шаг в этом направлении.

—  Безусловно.

—  Остаётся сказать несколько слов по поводу непроизвольной специализации носителей фольклорного начала в культуре.

—  Эта специализация при разумной политике телевидения может вновь стать естественной.  Кому как не телевидению, свободному в наших условиях от сковывающих коммерческих пут, поддерживать естественную тягу начинающего художника — певца, инструменталиста, танцора, помочь начинающему артисту утвердиться в качестве творческой личности и получить выход к широкой аудитории, не включаясь при этом в давящую систему "товарно-денежных" отношений?

То есть, иными словами, психологически, эстетически и социально новое фольклорное начало в жизни современного города должно вернуть былое единство, но на новом историческом этапе.

—  Насколько же естественным видится всё, что происходит здесь в эту новогоднюю ночь?

—  По поводу уместности нет и не может быть никаких сомнений.  Поскольку у Старого Арбата своя давняя история, то здесь как бы сама собой включается историческая память, память культуры.  Это своего рода новогодняя игра, новогодняя ярмарка, в которую пение фольклорных ансамблей входит самым естественным и органическим образом.  Поскольку традиции на какое-то время оказались прерванными, их возрождение становится чрезвычайно уместным.  Признáюсь, хочется сказать несколько похвальных слов фольклору.

—  Его живучести?

—  Да.  Его способности переварить и обжить любые новшества — от возрождённых уличных игр и до переоборудованного художественного салона, в котором мы сейчас беседуем и который буквально набит современной техникой.

Было время, когда гармошка виделась едва ли не страшнее телевизора.  Было это не так давно — в середине прошлого века.  Многим тогда казалось, что пришедшая с Запада гармонь с её готовым набором аккордов уничтожит самобытность русской песенной культуры.  Что же оказалось в действительности?  Песенный фольклор не только не переродился, освоив чуждый ему инструмент, но довольно быстро его ассимилировал, подчинил своим приёмам художественного мышления.  Фольклор попросту переварил гармошку, "расспектрил" её, — возникло множество областных и национальных её разновидностей, появились ливенки и тальянки, саратовские, восточные и прочие гармоники.  Не только у русских, но и у татар, у башкир, у латышей и осетин они стали носителями национальной самобытности, исконными фольклорными атрибутами.

Несколько позже появился граммофон.  И вместе с ним появилась возможность неограниченно "прокатывать" одни и те же образцы, в том числе и народных песен.  Вариантные возможности фольклора, казалось бы, сузились до какого-то предписанного стандарта.  Однако народная песня легко справилась и с этим новшеством.  Она использовала его для того, чтобы пополнить метный репертуар.  Не так давно мне довелось услышать в обширном репертуаре известного шапсугского гармониста Махмуда Шагуджева танцевальную пьесу под названием "Граммофон" — её мелодия была заимствована народным музыкантом со старой граммофонной пластинки.  То же самое произошло и с кино.  Другой знаменитый адыгский гармонист Уодагай увидел однажды осетинский фильм "Фатима", где героиня спела понравившуюся музыканту песню.  И теперь пошла гулять по адыгейским аулам новая танцевальная мелодия под названием "Фатима", в которой адыгейского оказалось практически больше, чем исходного осетинского.  Так же точно "справились" народные музыканты и с радио.

Но вот появился магнитофон.  И это испытание оказалось для фольклора посерьезнее предыдущих.  Запечатлённое однажды на пленку могло в точности воспроизводиться практически неограниченное количество pаз.  Больше того — у народных музыкантов появилась возможность самим записывать собственное исполнение.  Это не могло не нанести ущерба вариативной природе народного музицирования.  Но одновременно расширилась сфера инонациональных заимствований, раздвигающих горизонты каждой культуры.

—  В таком взаимном "облучении", в неограниченном заимствовании не таилась ли опасность нивелировки национальных особенностей традиции?

—  Нет.  Фольклор оказался мощнее.  Его внутренние потенции настолько сильны в каждом живом музыканте, что заимствование происходит лишь по законам собственной культуры. Усваивается лишь то, что ложится на образы или, как говорят специалисты, "паттерны" перенимающей культуры.  Даже когда берётся совсем, казалось бы, чужое, в результате рождается своё, "устроенное" по собственным внутренним законам.  Так рождается, мы знаем, национальный джаз или, скажем русский фольк-рок.  По существу, так же работают с фольклором и наиболее талантливые композиторы.  Многие из них не просто обрабатывают народную мелодику, но пытаются творить по законам народного искусства, осваивая глубинные пласты фольклора...

—  И поэтому правильно, очевидно, что для испытания нового канала технической связи — телевидения с замкнутым контуром — избрана фольклорная среда.  Вопрос может быть поставлен так:  насколько совместимым окажется фольклорное сознание с этими новыми техническими возможностями?  Насколько подготовлены его носители к встрече с самими собой?

—  А почему же нет?  Ведь перед нами поколение народных музыкантов, которые "облучены" телевидением буквально с пелёнок.  Они выросли в телевизионную эпоху, и их экраном, даже гигантским, не смутишь.

—  Но тогда возникает вопрос:  готово ли телевидение впустить фольклор в свой Праздник?  Сумеет ли оно справиться с принципиально новой для него задачей?

—  Вообще говоря, однозначного ответа здесь быть не может.  Если телевидение легко вбирает в себя фольклорные явления, то это должно настораживать:  значит, оно имеет дело с поверхностными слоями, с общедоступными формами.  Глубинные структуры фольклора внедряются в наше технократическое сознание лишь постепенно.

—  Здесь есть над чем задуматься фольклористам.

—  Да, действительно.  Наша наука вошла в такую фазу, что она не может больше оставаться только собирательской, констатирующей и описывающей дисциплиной.  Сам её объект — фольклор — подошёл к черте, когда жизнь начинает ставить эксперименты над ним, и эксперименты жестокие, эксперименты на выживание.

—  А ведь может так оказаться, что новый канал связи в какой-то мере облегчит существование фольклора в городе?

—  Не исключено.  Но при этом следует быть очень осторожным, чтобы не свести дело к новому набору штампов.  Для этого-то и нужно живое общение.  И живое общение вновь возникает, когда устанавливается "обратная связь".  Фольклор, наконец, получает "комфортную" для него ситуацию.  Он и сохраняет порождающую его среду, и одновременно его содержание выносится вовне, становится доступным всем или, во всяком случае, многим.  Мы уже знаем, что, когда размыкается среда, фольклор погибает.  Но в данном случае продолжают действовать малые социокультурные группы.

—  Джон Нэсбитт, написавший книгу "Мегатенденции"1, выдвинул и сопоставил понятия  high tech / high touch (Высокие технологии / Высокое соприкосновение).  То есть всё более стремительное развитие техники вызывает к жизни всё более тонкие механизмы адаптации.  Источником же, очевидно, могут быть лишь естественные, натуральные ресурсы человечества?

—  И устная культура — прежде всего.  Вопреки всё опосредующей технологии решающим фактором развития становится живое общение, непосредственный диалог говорящих.  Если профессионал-музыкант может позволить себе (как скажем, Глен Гульд) закрыться в студии и записываться на пластинки, обращаясь к мировой аудитории, то народное искусство живо лишь в прямых контактах.

—  Кстати, это, очевидно, и стало одной из причин обращения к фольклорной традиции как питательной среде предстоящего Праздника...

—  ...как она же представляла такую среду для профессионального искусства.  Всегда, во все времена.  Последние три века в Европе во всяком случае.

Но сегодня мы можем двигаться дальше, минуя перевод в письменные знаки, минуя фиксацию народной музыки как таковую.  Новый канал связи реабилитирует все формы устного, ненотируемого музыкального общения.  Общения спонтанного, спонтанно-импровизационного, мобилизующего полностью креативные, творческие способности человека.  Вот почему фольклор непременно должен войти составной частью в культуру будущего...

—  И потому фольклор должен выжить...

—  Обязательно.  И не только для самосохранения, но чтобы выжила культура в целом.  Потому что без устных форм общения культура рано или поздно становится хранилищем черепков...

—  "Мёртвое царство слов", — говорил Гоголь.

—  Да, именно.  Ещё одна груда клинописей.  Сохранение устной музыкальной речи — это вопрос жизни и смерти для культуры.  Нет и не было ни одного народа, который мог бы существовать без живой песни.  Если такие народы и были, они ушли бесследно...


—  Вернёмся снова к нашему эксперименту.  Что бы в нём следовало подчеркнуть в заключение?

—  Наверное, во-первых, то, что при всей своей уникальности он вполне закономерен и подготовлен всем ходом развития культуры, её творческих и технологических начал.  И притом он вовсе не убивает естественности, радости, эмоций — всего того, что составляет сущность Новогоднего праздника, праздника естественной встречи старого с новым.

И, во-вторых, этот эксперимент безопасен.  Здесь нет необратимых изменений.  Фольклор способен справиться с той ситуацией, в которую он поставлен, "переварить" её.  Кто над кем экспериментирует, пожалуй, даже и не ясно.  Во всяком случае — это гуманный эксперимент, поскольку он проводится в заведомо двуязычной среде, готовой моделировать и фольклорное поведение и иное, нефольклорное, сознание.

—  В фольклоре всегда, как становится очевидным, находятся люди, способные вступить в соревнование с любой технологией, но в данном случае мы берём городскую среду, готовую подхватить крестьянскую традицию и стремящуюся её оживить.  Показать её жизнеспособность.  Мы берём нормальный, столетиями развивавшийся город, с новой генерацией молодежи и новыми техническими средствами коммуникации и вводим старый фольклор в новые условия.

—  Происходит естественная передача эстафеты?

—  И в то же время мы ощущаем глубинную, корневую связь с прошлым.  А если меня снова спросят, каким мне представляется успешный результат проходящего эксперимента, то я ответил бы так:  чувство некоторой неудовлетворённости и у служителей новейшей коммуникативной техники и у живых носителей фольклорной традиции.  Именно это чувство является, с моей точки зрения, залогом того, что эксперимент-диалог электронной технологии и фольклорного сознания может и должен быть продолжен.


Примечание

1 John Naisbitt.  Megatrends:  Ten New Directions Transforming Our Lives.  New York: Warner Books, 1982.





≈     Главная      Об авторе и трудах      Книги     Статьи и доклады     ≈

≈     Воспоминания     Экспедиции      Документы      Письма    ≈

                                    ≈     Фотогалерея      Аудио      Видео       Мои гости     ≈

≈     Творческие связи     ≈