труды - works
≈ Главная Об авторе и трудах Книги Статьи и доклады ≈
≈ Воспоминания Экспедиции Документы Письма ≈
≈ Фотогалерея Аудио Видео Мои гости ≈
≈ Творческие связи ≈
В кн.: В.Успенский, В.Беляев. Туркменская музыка.
— Алматы, 2003, с. 18–30.
О ДВУХ ТОМАХ «ТУРКМЕНСКОЙ МУЗЫКИ»
|
Экземпляр I тома в Гарвардском университете |
В литературе о Туркменистане пока ещё нет труда, который своей монументальностью и широтой охвата национальной музыки, своей научной достоверностью и художественными достоинствами представленных в нём музыкальных образцов мог бы быть поставлен рядом с основополагающей работой В.А. Успенского и В.М. Беляева. Первый том «Туркменской музыки», сыгравший, как известно, исключительную роль в становлении профессионального музыкального искусства республики, вышел в свет в 1928 году. Теперь эту книгу, изданную небольшим тиражом (всего 1000 экземпляров), трудно найти даже на полках научных библиотек. Подготовленная через год после выхода в свет первого тома вторая часть этого труда вообще в своё время не была опубликована (в 1936 году было отпечатано несколько контрольных экземпляров второго тома, которые сохранились лишь в частных архивах). Между тем, второй том «Туркменской музыки» не уступает первому ни по богатству собранных в нём фольклорных материалов и этнографических сведений, ни по глубине и ценности научного исследования. Больше того, оба тома представляют собой единый труд, многосторонне и комплексно охватывающий туркменскую народную музыку, многие образцы которой, зафиксированные в нём, с достаточным основанием могут быть отнесены сегодня к ценнейшим памятникам истории национальной культуры. Именно поэтому издание этой работы в её полном виде является более чем своевременным.
Появление подобного труда в Туркменистане 20-х годов не было случайностью. Своей направленностью и самим своим пафосом «Туркменская музыка» В.Успенского и В.Беляева тесно связана со временем, в которое создавалась. Толчком к возникновению её замысла послужило национальное размежевание республик Средней Азии, в результате которого Туркменистан стал самостоятельной республикой, с первых же шагов поставившей перед собой задачу развития самобытной национальной культуры. Острая необходимость осознать и изучить культурные традиции народа, в том числе и музыкальные, освоить и использовать художественный опыт многих поколений народных певцов и музыкантов в условиях, когда устоявшиеся веками нормы быта подверглись стремительной и коренной ломке, потребовала решительных мер и квалифицированных усилий. В республике не было своих профессионально подготовленных музыкантов-фольклористов, и поэтому обращение к помощи таких крупных специалистов, как В.А. Успенский и В.М. Беляев, было совершенно естественным.
К моменту образования Туркменской Республики Виктор Александрович Успенский был уже хорошо известен своей собирательской и творческой деятельностью в Средней Азии. Один из первых энтузиастов-строителей музыкальной культуры Узбекистана, он много сделал для того, чтобы привлечь внимание музыкальной общественности к музыкальному фольклору народов, населявших тогдашний Туркестан. Ему принадлежала инициатива первых музыкально-этнографических концертов в Средней Азии, им была описана хорезмийская табулатурная нотация, сделаны записи бухарских макомов. К этому времени уже прозвучали отдельные созданные им на основе среднеазиатского народного мелоса музыкальные сочинения, а давняя, ещё со студенческих лет в Петербургской консерватории дружба с В.М. Беляевым переросла в тесное творческое сотрудничество, основой которого служил активный интерес к музыке Востока.
В.А. Успенский |
В.М. Беляев |
Не менее интенсивной и многогранной была в 20-е годы деятельность Виктора Михайловича Беляева. Его научные интересы обнимали обширную область, включавшую и музыкальную классику, и массовое музыкальное образование, и творчество ведущих современных композиторов. Среди опубликованных им к этому времени работ была и монография об А.К. Глазунове, и учебные пособия, и брошюры, посвящённые музыке советских композиторов, и десятки статей и публикаций на самые разные темы. Но именно исследованию туркменского фольклора, к которому привлёк Беляева В.А. Успенский, суждено было занять особое место в творческой биографии учёного, да и вообще в отечественной фольклористике: им открылась серия исследований музыки окраинных народов нашей страны.
Предложение приехать для записи народной музыки в Туркменистан В.А. Успенский получил от руководителей республики вскоре после её образования — в конце 1924 года. Однако знакомство В.А. Успенского с туркменской музыкой и туркменскими народными музыкантами началось значительно раньше: во время организованных в Ташкенте в 1921 году этнографических концертов, в которых была представлена музыка большинства народов Туркестана. Концерты эти, как известно, имели огромный общественный резонанс. По свидетельству В.Беляева, они явились «едва ли не первой попыткой организации широкой олимпиады национальной музыки и национального искусства».
Первая встреча с туркменской народной музыкальной культурой произвела на В.А. Успенского, по всей вероятности, очень глубокое впечатление, а сама музыка сразу увлекла исследователя своей самобытностью, совершенством и развитостью форм, высоким уровнем профессионализма.
Энтузиазм, чуткость и умение быстро войти в контакт с народными исполнителями — неотъемлемые свойства истинного фольклориста — и, конечно же, человеческая теплота В.А. Успенского не могли не вызвать симпатии со стороны самих исполнителей, сразу же проявивших горячую ответную заинтересованность и желание сотрудничать. Об этом говорят примечательные строки из обращения к В.А. Успенскому руководителя туркменских участников ташкентских этнографических концертов:
...Совершенно случайно мне пришлось быть непосредственным свидетелем Вашей работы в области изучения и записи мелодий и музыки коренных народностей Туркестана, и в частности туркменской; я увидел, с какой любовью, знанием, а главное, деликатностью Вы приступаете к Вашим работам; я увидел, как чутко Вы относитесь ко всем движениям души наших музыкантов-исполнителей,... я увидел, с какой бережливостью и уважением Вы познаете и улавливаете все оттенки народной музыки и творчества; я увидел, как велика и трудна Ваша работа при записи наших бедных мелодий и сколько нужно терпения и упорной работы, чтобы по слуху записывать эти мелодии; наконец, я увидел и результаты этой титанической работы — переложение мелодий для симфонического оркестра... Продолжайте и дальше так в области изучения музыки народов Туркестана, и Вы внесете в науку о народной музыке крупный вклад. Для этого Вам нужны вдохновение, энергия и умение. Последнее у Вас есть и оно неотъемлемо; что касается вдохновения и энергии, то их могут убить различные неблагоприятные обстоятельства, а потому я хочу указать Вам источник, где бы Вы могли обновлять эти элементы... Источник этот — альтруизм и та признательность народа, которая неминуемо должна проявиться в нём, как только он ознакомится с Вашей работой и соприкоснётся с Вами.
(Н.Н. Йомудский — В.А. Успенскому, 14.V.1921).
Эти теплые строки — свидетельство большого взаимопонимания — делают понятной ту готовность, с которой В.Успенский принял приглашение работать над записью народной музыки в Туркменистане.
Из трёх музыкально-этнографических экспедиций, предпринятых В.А. Успенским в Туркменистан, первая — начавшаяся в августе 1925 года — явилась самой результативной. Уже к маю 1926 года собранных материалов оказалось достаточно для того, чтобы составить обширный сборник фольклорных образцов. Теоретическое исследование и обобщение этого богатейшего материала взял на себя В.М. Беляев. Захваченный энтузиазмом и увлечённостью В.А. Успенского и вдохновлённый самим материалом, В.М. Беляев справился с работой настолько быстро, что уже в следующем, 1927 году первый том «Туркменской музыки», включавший, помимо нотных образцов, обширную исследовательскую статью и развёрнутый справочный аппарат, был полностью подготовлен к изданию. Ещё через год том вышел из печати.
Объём, темпы и качество работы, выполненной В.А. Успенским и В.М. Беляевым, трудно переоценить, учитывая тот факт, что работа эта создавалась, по существу, на чистом месте, опереться её авторам было практически не на что. Да и материал был собран в исключительно сложной обстановке. Общий социально-исторический фон коренных и далеко не безболезненных преобразований, меняющих лицо Средней Азии, создавал множество препятствий самого разного плана — финансовых, организационных, бытовых.
...Пишу тебе из сердца знойной Туркмении... Волею судеб попал я сюда записывать их песни. Условия жизни и работы, конечно, тяжёлые: пески, жара, пыль... Работа трудная: такие ритмические комбинации, что чёрт его знает! Если хватит нервов, поеду, по окончании записей племен теке, к морю, к йомудам, а затем уже в сторону Хивы (Ташауз). Но боюсь, что такого напряжения нервов долго не выдержу.
(Успенский — Беляеву, 29.VIII.1925).
Е.Э. Бертельс |
Появление первого тома «Туркменской музыки» вызвало живейший отклик в научных кругах — прежде всего, среди востоковедов. О преобладающем отношении к этому капитальному труду говорят строки из писем, полученных авторами. «Могу с совершенно спокойной совестью сказать, — писал Беляеву Е.Э. Бертельс, — что в первый раз я, наконец, увидел такую книгу, о которой уже давно мечтал. Вот это то, чего уже давно ждёт востоковедение, первая научная разработка восточной музыки, которая действительно может быть названа вполне научной». |
|
Разумеется, широкий общественный резонанс выход в свет «Туркменской музыки» имел в самой республике. ...Сборник произвёл у нас, в Ашхабаде, огромное впечатление: общее мнение таково, что мы приобрели капитальный вклад в научную литературу по Туркмении. (А.П. Поцелуевский — Беляеву, 23.IV.1928). |
А.П. Поцелуевский |
Наконец, всеобщее признание значительности научного вклада, сделанного авторами «Туркменской музыки», получило и своего рода материальное выражение — согласно заключению экспертной комиссии ЦЕКУБУ (Центральной комиссии по улучшению быта учёных) работа В.А. Успенского и В.М. Беляева была отмечена премией в размере 500 рублей.
Материалы первой экспедиции В.Успенского и основанная на них статья В.Беляева сразу же привлекли внимание учёных разных стран и активно включились в международный научный обмен.
...При просмотре нотных примеров Вашей книги — русский текст её будет мне переведён моим ассистентом — я обратил внимание на то, что туркменские мелодии, кроме турко-татарских аналогий (особенно в отношении ритма), имеют много сходства с арабскими или, лучше сказать, с мелодиями художественной музыки Переднего Востока... Настройка туркменского дутара, по-видимому, пифагорейская и основана на нисходящих квинтах (восходящих квартах) от высшего тона звукоряда. За это говорят следующие обстоятельства: ми первой октавы явно не является октавой от ми малой октавы, но 12-ой квинтой; наиболее старые системы за исходную точку берут верхнюю ноту звукоряда и тритон в 588 центов (в измеренном дутаре — 584 цента) может появиться только при квинтовом (квартовом) круге...
...Вы подарили нам большой и закладывающий фундамент для будущего труд, продолжения которого я жду с нетерпением.
(Э. фон Хорнбостель — Беляеву, 16.IX.1929).
Известный английский музыкальный писатель и переводчик С.В. Принг (Samuel William Pring; 1866–1954) сообщал о своем намерении немедленно начать перевод «Туркменской музыки» на английский язык и просил прислать ему специальный экземпляр книги в самом скором времени.
...Я не хочу, чтобы кто-нибудь сделал перевод ранее меня.
(Принг — Беляеву, 14.IV.1928).
Познакомился с «Туркменской музыкой» и посетивший СССР в 1929 году Пауль Хиндемит.
|
...На днях здесь был Хиндемит. Я подарил ему экземпляр «Туркменской музыки», отметил ему лучшие, по моему мнению, пьесы и объяснил главное содержание книги. Он очень заинтересовался ею и сказал, что воспользуется оттуда материалом для своих композиций. (Беляев — Успенскому, 10.I.1929). |
Пауль Хиндемит |
Публикация туркменских записей В. Успенского послужила мощным стимулом к обращению композиторов к туркменскому народному мелосу. Были созданы не только серии обработок туркменских народных песен, но и сочинения крупных жанров для симфонического оркестра: «Туркменская сюита» А.Мосолова, сюиты «В степях Туркестана» М.Ипполитова-Иванова, «Туркменские картины» С.Василенко, «Туркмения» Б.Шехтера. Появились и камерные сочинения А.Мосолова, Н.Рославца, Г.Литинского, С.Василенко, В.Золотарёва. В сентябре 1930 года в Москве был проведён специальный конкурс на лучшее сочинение для Туркменистана. Конкурсная комиссия работала под руководством Р.М. Глиера, который, кстати сказать, и сам намеревался писать оркестровое сочинение на туркменские темы.
...«Туркменская музыка» начинает влиять на художественную музыку. Скажу, кстати, что и в «Танцевальной сюите» Мосолова есть туркменские обороты.
(Беляев — Успенскому, 25.II.1929).
...М.М. Ипполитов-Иванов взял у меня темы для четырёхчастной «Туркменской сюиты», которую обещал сочинить в сентябре–октябре этого года... На днях выходят в свет «Туркменские ночи» Мосолова, кроме того он сделал обработку для голоса с ф-но «Аллалар, балам».
(Беляев — Успенскому, 20.VII.1929).
Значительно меньшей известностью пользовались, естественно, неопубликованные материалы второго тома. Однако и они, ходившие по рукам, так или иначе нашли свое применение в сочинениях целого ряда композиторов, начиная от членов ПРОКОЛЛ’а, опубликовавших сборник обработок туркменских детских песен, и вплоть до ныне здравствующих ведущих туркменских композиторов, включавших отдельные мелодии второго тома в произведения самых разных жанров.
ПРОизводственный КОЛЛектив студентов Московской консерватории
(ПРОКОЛЛ)
...Сообщу ещё, что композиторские работы на туркменские народные темы развернулись очень удачно. Составлен сборник туркменских детских пьес. Для многих подобраны мелодии из твоего собрания, и получилось очень недурно (подбирал мелодии фактически я, а композиторы писали только аккомпанемент). Лобачёв сгармонизовал все твои записи детских и женских песен. Где не хватило текста, там он дописан специальным поэтом. Все эти добавления будут переведены, конечно, на туркменский язык. Получился целый ряд очень симпатичных вокальных миниатюр, вполне пригодных для сольного исполнения. Правда, они привлекают больше своей законченностью, чем верностью туркменскому стилю, но это не такая уж беда при том условии, что обработки сделаны вполне художественно... Все эти работы показывают, что художественные средства для разработки туркменской музыки в высшей степени разнообразны... В общем, считая, так сказать, «поштучно», сделано не менее 50 пьес на туркменские темы в полугодовой промежуток. Разве это не замечательно?
(Беляев — Успенскому, 30.VII.1930).
Твои записи туркменской музыки пущены в ход и теперь обрабатываются на все лады по всем правилам искусства.
(Беляев — Успенскому, 19.IX.1930).
* * *
Если первый том явился результатом посещения В.А. Успенским Южного и Северного Туркменистана в 1925—1926 годах, то в основу второго тома легли записи, сделанные во время последующих его поездок в Восточный (1927) и 3ападный Туркменистан (1927–1928). Эта, вторая, экспедиция ставила своей целью не только посещение районов и запись музыки тех туркменских племен, которые не были охвачены в предыдущие поездки, но и выяснение вопросов о влиянии сопредельных народов на музыку туркмен.
Материалы второго тома существенно раздвигают территориальные и жанровые представления о туркменской музыке. Помимо более чем 200 новых произведений профессиональных народных музыкантов — бахши, дутарчы, гыджакчы — сюда были включены первые 30 записей бытового народного пения (так называемые «женские песни»), в том числе редкие образцы обрядового пения (зыкыр) и особых видов девичьего игрового пения (аяк ляле, додак ляле, богаз ляле).
В исследовательских главах второго тома критически пересматриваются отдельные положения опубликованной части труда. Особое внимание при этом уделяется анализу женских песен и обмерам народных музыкальных инструментов. Ценнейшим источником сведений по истории туркменской культуры является составленный В.М. Беляевым по материалам обоих томов список народных музыкантов, включающий около 250 имен, множество биографических фактов и дат.
Тем не менее, судьба второго тома складывалась настолько же неудачно, насколько завидной была участь первого тома. Публикация постоянно наталкивалась на все новые и новые трудности. То в разных инстанциях возникали критические замечания, иногда прямо противоречащие предыдущим требованиям, то диалог в переписке с издательством или Туркменкультом (Туркменский Государственный научно-исследовательский институт) превращался в продолжительный монолог, то просто терялись рукописные материалы.
...В своём письме от 29.XI с.г. я выражал беспокойство о возможной потере на почте (при пересылке в ту или иную сторону) материалов 2-го тома «Туркменской музыки». Через несколько недель после отправки этого письма я получил извещение о потере моей рукописи «К вопросу о происхождении доисторических музыкальных культур» в Музгизе. Ранее же в Комакадемии был затерян второй экземпляр 2-го тома «Туркменской музыки». Имея всё это ввиду,.. я прошу ТГНИИ выслать мне сумму для снятия копии с имеющегося у меня материала, тем более, что ТГНИИ просит о присылке его во второй раз. В первый раз весь материал по 2-му тому был послан мною Туркменкульту в 1929 году, по окончании работы.
(Беляев— Туркменкульту, 10.XII.1930).
Первоначальный замысел авторов «Туркменской музыки» не ограничивался двумя томами. Они мыслили свою работу как постоянно расширяющуюся и постепенно охватывающую всё новые районы Туркменистана, новые жанрово-стилистические пласты её народной музыкальной культуры. Речь шла, в частности, о подготовке третьего тома «Туркменской музыки», были даже выделены средства для его издания. В этом томе предполагалось опубликовать материалы третьей туркменской экспедиции В.Успенского, организованной в 1930 году. Но отчасти ввиду неуспеха этой экспедиции, в основном же из-за задержки второго тома, третий том так и не был подготовлен.
...Что касается издания III тома, то вместо этого расхода (материалов на третий том сейчас не наберётся) нужно предусмотреть расход на создание учебных руководств как для преподавателей, так и для учащихся Музыкального техникума в Ашхабаде.
(Беляев — Туркменкульту, 3.VIII.1930).
* * *
Говоря о достижениях и трудностях, с которыми была связана работа над записями туркменской музыки, оценивая вклад В.Успенского и В.Беляева в музыкальную культуру молодой республики, нельзя не сказать несколько слов об искренней и плодотворной дружбе двух замечательных музыкантов, о самом характере их многолетнего творческого сотрудничества.
Создание двухтомной «Туркменской музыки» явилось наиболее значительным результатом этого сотрудничества и самым наглядным отражением его принципов. Как уже отмечалось, выпуск первого тома сыграл исключительную роль в судьбе авторов: он многое определил в их творческой биографии. Именно эта книга в большей мере, чем другие работы В.Успенского, способствовала всеобщему признанию его как одного из пионеров собирания музыкального фольклора Центральной Азии. И именно это исследование В.Беляева — кстати сказать, единственный труд, написанный им в соавторстве, — определило главное направление всей дальнейшей научной деятельности учёного, сразу же выдвинув его в ряды виднейших отечественных специалистов в области музыкальной фольклористики. («Неожиданно оказалось, что, как это ни странно, я самый большой специалист по народной музыке», — с удивлением писал он В.Успенскому в 1930 году).
Совместная работа над томами «Туркменской музыки», целиком захватившая её авторов в 1926–1929 годах, была своего рода кульминационным пунктом многолетней творческой связи В.Успенского и В.Беляева. Но связь эта не возникла на пустом месте и не прервалась впоследствии. Замечу здесь, между прочим, что на удостоверении, с которым в ноябре 1917 года «свободный художник» Виктор Александрович Успенский направляется «в города и поселения Кавказа и Туркестана для собирания местных народных песен и изучения народного музыкального искусства», наряду с подписью А.К. Глазунова стояла подпись В.Беляева, тогдашнего секретаря Художественного Совета Петроградской консерватории. Со студенческих лет и до последних дней тесный контакт между музыкантами и друзьями почти не прерывался. Они следили за работами друг друга, делились идеями, планами, сомнениями. Они считали своим долгом держать друг друга в курсе событий, знакомить с последними композиторскими опытами и научными публикациями. В этом отношении, естественно, большyю помощь другу мог оказать В.Беляев, находившийся в самом центре музыкальной жизни столицы.
В.Беляев взял своего рода шефство над музыкально-этнографической деятельностью В.Успенского в Центральной Азии, постоянно помогал ему советами и делом, никогда не отказывал в консультации и поддержке во всех начинаниях. Много раз он выступал с докладами и сообщениями о собирательской и научной работе В.Успенского. Когда же В.Успенскому в его самоотверженной деятельности в Узбекистане и Туркменистане приходилось сталкиваться с непониманием, а порой даже с нападками и обвинениями, В.Беляев спешил прийти на помощь, привлекая к этому, если требовалось, видные музыкальные авторитеты.
...Я, Мясковский, Шварц, Шебалин и Книппер подали в ССК бумагу с просьбой защитить тебя от газетной травли.
(Беляев — Успенскому, 5.IV.1933).
Решительным ответом на необоснованные упреки в адрес собирателя звучит теперь уже неоднократно цитировавшаяся обстоятельная, проникнутая теплым чувством исследовательская статья В.Беляева «Путь труда и энтузиазма. Музыкально-этнографическая работа В.А. Успенского», предназначавшаяся для журнала «Советская музыка».
Что же касается научного сотрудничества авторов «Туркменской музыки», то, хотя оно и протекало в основном в форме переписки, но тем не менее было многосторонним и по-настоящему действенным. Было бы неверным думать, что работа В.Беляева над фольклорными материалами начиналась только после того, как он получал готовые записи В.Успенского, что эта работа носила сугубо редакторский и бесстрастно аналитический характер. В.Беляев выступал как постоянный консультант, советы которого помогали В.Успенскому в его полевой работе, непосредственно в процессе записи народной музыки. Подобного рода контакты, налаженные в работе над двумя туркменскими томами, продолжались и в последующих трудах, в частности при записи вариантов отдельных частей узбекских макомов в Ташкенте в 1930–1931 годах.
Интенсивная, на протяжении многих лет не прекращавшаяся переписка В.Успенского и В.Беляева содержит богатый материал, позволяющий судить и о чисто человеческих взаимоотношениях авторов «Туркменской музыки». Внимательному читателю этих писем, насыщенных интересными мыслями и массой фактов как биографически-житейского, так и общекультурного характера, раскрываются душевные свойства корреспондентов, в чём-то близкие, но в то же время удачно дополняющие друг друга. В переписке друзей чётко отражены их творческие индивидуальности, вкусы, пристрастия. Свойственные В.Успенскому горячность, темперамент, его умение быстро, точно и лаконично фиксировать факты, впечатления, музыкальные образы выразительно оттеняют аналитическую тщательность, порой даже скрупулёзность, широту научного кругозора, которыми отличаются обстоятельные письма В.Беляева. При всей теплоте и сердечности товарищеской переписки, в ней нередко звучит нелицеприятная критика; мягкие, иногда трогательно-нежные интонации сменяются сугубо деловым тоном.
...Теперь по поводу самой техники записи. Я тебе об этом писал уже несколько раз, но мне кажется, что не все мои советы ты принимаешь к сведению. Это мне видно особенно из того, что ты хочешь прислать мне материалы только по окончании записи, в то время как я всё время прошу тебя прислать мне посмотреть хотя бы часть работы, но обязательно сейчас...
Пишу тебе об этом ещё раз, так как совершенно уверен, что во многих отношениях промахи в твоей записи найдутся и исправлять их после окончания работы будет очень трудно, если не совсем невозможно.
(Беляев — Успенскому, 25.I.1931).
При всей близости методологических принципов в подходе к творчеству народных музыкантов, при всём единстве исходных эстетических позиций, на которых зиждилось творческое содружество В.Беляева и В.Успенского, между ними временами возникали и существенные расхождения по вопросам практического характера, затрагивающим порой и самый метод записи, и выбор первоочередных объектов.
...Все высказанные здесь соображения убеждают меня в том, что нужно особенно бережно относиться к определению звукорядов и не спешить объявлять «фальшью» явления, не поддающиеся быстрому определению.
(Беляев — Успенскому, 16.II.1931).
Расхождения касались не только необходимости тщательных обмеров народных инструментов, не только бытовых жанров народной песни, о чём ещё будет сказано, но и понимания некоторых существенных с точки зрения эстетики и технологии вопросов.
* * *
Если не считать этих мелких разногласий и говорить по существу выдвинутых «Туркменской музыкой» проблем, то здесь заметна определённая эволюция как во взглядах каждого из авторов работы по мере накопления опыта и материала, так и изменение их общей, согласованной позиции от первого тома ко второму. Сближение точек зрения происходило не без специальных усилий и под воздействием критических откликов на выход первого тома. Впрочем, и сами авторы вполне осознавали отдельные его пробелы, которые намеревались восполнить во второй части труда.
Трезвую и достаточно объективную оценку своих первоначальных установок, равно как и уязвимости исходных собирательских позиций В.Успенского, В.Беляев дал в кратком предисловии ко второму тому, а также в уже цитировавшейся статье 1935 года, где содержалась критика тех установок, которыми руководствовался В.Успенский в своей первой экспедиции и которые во многом определили как ценность, так и недостатки первой части «Туркменской музыки».
Подход В.Успенского к народной песне В.Беляев удачно назвал подходом «археологическим». «Хранителями археологических музыкальных ценностей В.А. считал "стариков-профессионалов", являющихся "настоящими народными баянами", хранителями "чистоты" национальной традиции в музыке», — писал В.Беляев, справедливо отмечая связанный с этим ограниченный «музыкально-исследовательский, сказавшийся на жанрово-стилевом составе первого тома. «Увлекшись тем новым и глубоко интересным миром профессионального (имеется в виду народно-профессиональное искусство туркменских бахши и виртуозов-инструменталистов — Э.А.), который раскрылся перед ним во время его работ в Туркмении», В.Успенский поначалу «как бы с закрытыми глазами проходил мимо ценных явлений национального музыкального творчества, попадавшихся ему на пути». Как и в неопубликованном введении ко второму тому, В.Беляев верно указывал здесь на один из существенных пробелов в материалах первого тома — на отсутствие в нём образцов туркменского бытового пения, так называемых «женских песен».
Однако уже к началу 30-х годов усилиями В.Успенского, всячески поощряемого советами В.Беляева, было собрано уже весьма значительное число бытовых мелодий. В одном из очередных отчётов, представленных в Туркменкульт, упоминался находящийся в печати сборник женских песен объёмом в 10 печатных листов (указывался даже предполагавшийся тираж издания — 3000 экземпляров). Возможно, часть материалов этого сборника и составила впоследствии заключительный раздел второго тома.
Второй том «Туркменской музыки» должен был ликвидировать и другой существенный пробел исследовательской части первого тома — отсутствие точных обмеров туркменских народных инструментов. Результаты этих обмеров, выполненных В.Успенским по просьбе В.Беляева, а частично и им самим, представляются теперь едва ли не наиболее ценными сведениями, содержащимися в аналитической части тома. Не случайно та часть этих материалов, которая была опубликована В.Беляевым в его «Руководстве для обмера народных музыкальных инструментов» (М., Музгиз, 1931), вызвала живейший интерес исследователей-инструментоведов. Обмеры туркменских и узбекских инструментов, продемонстрировавшие поразительную устойчивость музыкальных традиций и строгое соответствие народных приёмов построения инструментов акустическим нормам, привели в восторг такого искушённого знатока, как Э.Хорнбостель.
...Нормы измерения этих инструментов столь близко отвечают теоретическим мерам, что большего соответствия я ещё не встречал в моей практике... Я с напряжением жду, что ещё за чудеса Вы вывезете нам из колыбелей нашей культуры.
(Хорнбостель — Беляеву. 14.1.1930).
Таким образом, материалы второго тома, будь они своевременно изданы, исключили бы многие упрёки, предъявлявшиеся авторам «Туркменской музыки». Не пришлось бы, вероятно, до сих пор сталкиваться с укоренившимся представлением об отсутствии у туркмен развитого бытового пения и об абсолютном преобладании у них народно-профессионального искусства.
Разумеется, отсутствием бытовых песен и инструментальных обмеров не исчерпывались недостатки опубликованной части исследования. В частности, не были полностью лишены оснований критические замечания, касавшиеся отсутствия социально-классовой дифференциации жанров туркменской народной музыки и явного преувеличения того влияния, которое могла оказать на музыку туркмен средневековая арабская культура. Стремясь учесть эти замечания при подготовке второго тома, его авторы допустили другую крайность. Они отказались от теории влияний и заимствований в фольклоре и по существу перешли на позиции теории стадиальности. Вопрос о следах арабского влияния в туркменской народной музыке вообще был обойдён ими. Вряд ли это представляется сегодня правильным, тем более, если иметь в виду, какой смысл В.Беляев (вслед за Г.Дж. Фармером , явное воздействие работ которого ощущалось в исследовательских главах первого тома) вкладывал в понятие «арабская цивилизация». Под последней он понимал культуру, сложившуюся у народов Передней и Средней Азии к VIII веку на основе употребления арабского языка в научном и литературном обиходе, но, разумеется, не собственно культуру арабского народа. Обращая же внимание на самый факт сохранения в поэтическом и музыкальном фольклоре туркмен классического наследия XI—XII веков, В.Беляев убедительно подчёркивал устойчивость и богатство фольклорных традиций.
Ещё труднее согласиться с прямолинейным «социологизированием», пронизывающим все исследовательские главы второго тома. Это более всего касается трактовки искусства бахши, якобы являвшихся выразителями классовых интересов крупных феодалов. Действительно, в художественном наследии, сохраняемом искусством туркменских бахши, ярко запечатлелась феодальная эпоха; она отразилась в нём достоверно и полно — во всей своей сложности и противоречивости. И если сегодня мы сравнительно немного знаем о демократических моментах в дореволюционном творчестве бахши, то это во многом объясняется антагонистической сущностью классового общества, в котором демократическая ветвь культуры жёстко подавлялась, её представители подвергались гонениям, а их произведения насильственно вытравлялись из памяти народа.
* * *
При всех своих внутренних противоречиях и недостатках, обусловленных как временем, так и историей её создания, двухтомная монография В.Успенского и В.Беляева, открывшая перед музыкантами-профессионалами неизвестный ранее мир туркменской народной музыки и наметившая новое исследовательское направление в отечественной музыкальной фольклористике, в полной мере сохраняет свою актуальность в наши дни. Непреходящая её ценность заключается прежде всего в том обширном музыкальном материале, который по существу далеко выходит за рамки профессионального искусства бахши, поскольку его глубокий и тщательный анализ непосредственно подводит нас к сам?й туркменской народной песне. Изучение этого труда представляет особый интерес в методологическом плане, причём не столько благодаря тем влияниям, которые испытали на себе его авторы, но ещё больше из-за того воздействия, которое этот труд оказал и продолжает оказывать на целые поколения исследователей народной музыки.
Во введении к первому тому «Туркменской музыки» В.Беляев высказал надежду, что труд этот принесет пользу будущим исследователям музыки сопредельных туркменам народов: персов, узбеков, азербайджанцев, афганцев. Надежда эта вполне оправдалась. По-своему стройная и целостная теоретическая концепция В.Беляева (разумеется, с учётом неизбежных корректив, вносимых временем и общим развитием музыкальной фольклористики) находит сегодня новые косвенные подтверждения. И сами записи В.Успенского, и их исследование В.Беляевым продолжают служить образцом для многих фольклористов, и не только отечественных.
* * *
Работа В.Успенского и В.Беляева давно уже вошла в культуру Туркменистана неотъемлемой её частью. Она как бы включилась в жизнь, судьба её переплелась с судьбой многих людей, так или иначе причастных к её созданию. Она остаётся памятником сложного времени, когда закладывались основы многонациональной музыкальной культуры, вбиравшей в себя всё лучшее, что сохранилось в музыкальной памяти разных народов, времени, когда традиционный для русской демократической культуры интерес к музыке Востока смог активно проявиться в плодотворной собирательской деятельности целого ряда превосходных музыкантов.
Невольно хочется сопоставить здесь «Туркменскую музыку» с создававшимися одновременно с ней казахскими и киргизскими сборниками А.В. Затаевича. И здесь и там — неуёмный энтузиазм, отразивший дух времени, поразительная трудоспособность, горячая увлечённость искусством народных мастеров (даже некоторые слабости и просчёты оказались общими, характерными для данного этапа освоения среднеазиатского фольклора). Но главное — принципиально одинаковый, творческий подход к народной мелодике, стремление остаться при записи верным её духу, но не букве.
А.В. Затаевич |
...Что это не обычная российская скучная "этнография", мне ясно. Что это не немецкий строго вымеренный, с фонографа расшифрованный по методам Vergleichende Musikwissenschaftsammlung, мне тоже ясно. Что учёные музыковеды вправе Вам не верить, хотя они знают, что это дело Вашей жизни, — мне ещё яснее. И всё-таки Ваша книга волнует и радует меня. (Б.В. Асафьев — А.В. Затаевичу, 18.IX.1931). |
«Пусть меня упрекают в том, что я чрезмерно увлечён своим предметом и, может быть, отношусь к нему с пристрастием, — писал А. Затаевич в предисловии к одному из своих сборников. — Охотно принимаю на себя этот упрёк, тем более, что со своей точки зрения вижу в нём величайшую для себя похвалу, будучи убеждён, что в деле воспроизведения на бумаге никем еще не уловленных, да и вообще — мало кому известных песенных богатств <...> больше, чем в каком-либо другом деле, необходим элемент внутреннего сотворчества, восторженного и всестороннего сочувствия исполняемому, вне чего всякая запись явится только холодным и безжизненным протоколом, засушенным музейным препаратом, утерявшим эластичность и теплоту жизненности».
Это полемически заострённое высказывание А.Затаевича звучит сегодня так, как если бы оно относилось не только к его собственным трудам, но и к работам всех первооткрывателей национального музыкального фольклора, среди которых авторам «Туркменской музыки» принадлежит одно из почетнейших мест.
В.М. Беляев и В.А. Успенский
На этом можно было бы закончить, если бы не опасения, что приведённые в заключение слова Асафьева и Затаевича высветят только одну сторону, лишь одно из достоинств «Туркменской музыки» — уникальную ценность лежащих в её основе музыкальных образцов, мастерски зафиксированных в нотных записях.
Прибавим к этому меткость этнографических наблюдений и обилие исторических фактов, привлекаемых для их осмысления, несомненные литературные достоинства путевых дневников В.Успенского, то есть то, чем всегда была сильна отечественная этнография. Отметим ещё раз систематичность и завидную тщательность аналитических описаний В.Беляева, ни в чём не уступающих трудам корифеев сравнительного музыкознания.
И если нужно было бы теперь подумать об эпиграфе к этим заметкам о туркменском двухтомнике В.Успенского и В.Беляева и об удивительном творческом содружестве его авторов, в памяти невольно возникли бы знаменитые пушкинские «лёд и пламень» или строки об «алгеброй поверенной гармонии».
Э. Алексеев
Москва, 1979 — Бостон, 2009.
≈ Главная Об авторе и трудах Книги Статьи и доклады ≈
≈ Воспоминания Экспедиции Документы Письма ≈
≈ Фотогалерея Аудио Видео Мои гости ≈
≈ Творческие связи ≈